Оставшийся на вышке часовой тоже ждал момента, когда враг высунется, но не угадал – где именно, и на мгновение запоздал переместить прицел. Очередь простучала в метре от головы майора, а пули «стечкина» одна за другой, сразу несколько, вошли в грудь и голову солдата.

«Господи, – вертелись хаосом мысли в голове Гончарова, – тут было всё относительно спокойно, и сейчас именно мы, а не тарлане или Предтечи устроили пальбу! Эти-то парни не виноваты, что Надю расстреляли! Вот так всегда: основные пули достаются совершенно невиновным!»

Хотя он тут же, как часто делал на войне, запретил себе думать так. Если бы люди, которые жили и живут здесь, не допустили того, что можно взять и просто за несогласие расстреливать безоружных… Значит, и они в чём-то уже виноваты! Сейчас он, прежде всего, защищает сына, которого убьют, если майор Гончаров не будет убивать сам.

– Алёшка, Пётр! – крикнул он в открытое окошко. – Отходите сюда!

Осторожно выглянув из-за угла, он заметил, что парнишка у машины совершенно растерялся: солдатик залёг и вертел головой то на распахнутый дверной проём, то в сторону выступа вентиляционной шахты, из-за которой слышал выстрелы. В момент, когда майор выглянул, парень как раз пялился на дверь, не зная, что делать. Имей солдатик побольше боевого опыта, он бы давно сообразил добежать до двери и просто расстрелять Алексея и Петра в спины, но, к счастью, такой практики или смекалки у него не оказалось.

Рядом с дверью валялся часовой, которого майор сбил створкой. В него, очевидно, попали и пули второго солдата, когда тот открыл огонь по дверному проёму.

– Брось оружие, парень! – крикнул Гончаров, беря солдатика на мушку.

До гравилёта было метров семь-восемь, и промахнуться майор не мог.

Солдатик аж подскочил и, не вставая, попытался повернуться к майору, нацеливая автомат. Пуля Гончарова взрыла утеплитель, засыпанный на крыше.

– Парень, я не хочу тебя убивать, – снова крикнул майор. – Брось оружие и отойди в сторону.

– М-меня расстреляют, если я оружие брошу, – пролепетал солдатик, но Гончаров его услышал.

«Он же чуть старше Алёшки, – подумал Гончаров. – Проклятые Предтечи, проклятые тарлане, проклятые Сафроновы!..»

Хотя и раньше ему приходилось немало убивать, но то были вражеские боевики, наркокурьеры или просто бандиты, а тут свои, российские парни! Разве когда-нибудь в другой ситуации он, майор Гончаров, стрелял бы в них?!

Времени сожалеть не оставалось.

– Уйди, парень! – ещё раз сказал Александр и, видя, что солдат пытается всё-таки поднять автомат, выстрелил всего один раз.

Из двери выскочили Алексей и Пётр, который сейчас же задвинул засов. Оба оставались, насколько мог видеть Гончаров, невредимы.

Открыв декодером дверь гравилёта, майор пропустил внутрь сына и Домашникова и потом ввалился сам, чувствуя, как кровь уже капает на пол салона.

– «Невидимку», Петя! – прохрипел он, теряя сознание. – Улетаем…

Эпилог

Когда Гончаров очнулся, уже рассвело. Майор лежал на одном из задних сидений, а сам гравилёт стоял под раскидистыми соснами. Через открытую дверь виднелась река, противоположный берег которой высился каменистыми обрывами.

Алексей сидел в кресле пилота, а Домашников давал какие-то пояснения. Гончаров с удовлетворением отметил, что оба они, да и он сам уже были в защитных костюмах. Левая рука болела, но не слишком сильно, и на ней чувствовалась какая-то странно холодящая повязка.

– Эй, черти, – позвал майор, – вы куда меня привезли, на Чусовую, что ли?

Алёшка и Пётр повернулись.

– Ой, папа, ты уже проснулся, – обрадовался Алексей.

Гончаров улыбнулся сыну и сел в кресле, которое стало подниматься вслед за ним. Невольно опершись на раненую руку, майор поморщился.

– Ты аккуратнее, – сказал Домашников. – Заживает быстро, но не мгновенно. Повезло, что кость цела, пуля прошла навылет.

– Чем вы меня перевязали?

– Как чем? Естественно, не парой грязных бинтов, что у нас с тобою были. Авван же говорил про медицинский блок гравилёта – тут и аптечка, и элементарный аппарат для многопрофильного лечения. Ты думаешь, я такой крутой медик? Как бы не так – тут портативный кибердоктор есть. Через денёк у тебя всё будет нормально.

Гончаров кивнул и, выбравшись из гравилёта, покрутил шеей, разминая мышцы. Он чувствовал, что голова немного кружится – сказывалась потеря крови. Алексей тоже вылез наружу, и майор обнял его за плечо здоровой рукой, ощущая радостно-горькое волнение.

– Так куда вы залетели? – повторил он вопрос. – Насколько я понимаю, из этой Зоны вы не выбирались.

– Пока не стали, – кивнул Домашников. – Я просто отлетел подальше в глухое место, чтобы переждать до твоего выздоровления. Сафронов наверняка кинул большие силы к точке входа в Шунт – мы же сами рассказали, что он расположен в центре Зоны. Соваться к Аркам я бы тоже не стал, поскольку Аркаша-диктатор упоминал, что они сразу же поставили там мощные посты с установками залпового огня и танками. Можно было, конечно, подлететь невидимыми и расстрелять эти танки и «катюши» к чёртовой матери, но зачем? Солдатики не виноваты…

Гончаров выругался – люди, стоящие на посту по приказу властолюбцев, не виноваты, но убивать их, к сожалению, приходится.

– Ты рассказал Алёшке о наших похождениях? – спросил он.

– Естественно, – кивнул Домашников. – Практически всё.

– Папа, ну вам и повезло! – Глаза сына горели огнём. – Вы такое увидели!

Майор вздохнул:

– Я, наверное, предпочёл бы и не видеть…

Он достал сигарету и закурил.

– Расскажи, как вы жили с мамой эти годы, – попросил он.

Алексей грустно развёл руками:

– Маму убили в первый год, а с самого начала… Ну, это же произошло рано утром. Загрохотало, тряхануло. Мы чудом живы остались: швы в панелях разошлись, но наше крыло дома устояло, хотя лестница местами обвалилась…

Гончаров курил, присев на тёплый камень и слушал Алёшку. О том, как выбирались из грозящего обвалиться в любую минуту подъезда. О том, как разбирали завалы, слыша крики погребённых там людей и не имея возможности помочь, о том, как хоронили трупы погибших и умерших, о том, как работали, чтобы приготовиться к зиме. О том, как спорили на митингах, и о том, как Надя вступила в созданный Комитет Спасения, а также о многом, многом другом.

Он подумал, что так уж сложилось, что сын испытал больше, чем он сам в таком же возрасте: к восемнадцати годам Саша Гончаров не видел груды трупов и никого ещё не убил сам. Сыну пришлось пройти не менее сложный путь, только куда раньше, чем отцу, да и сколько ещё предстоит увидеть и пройти?

Чтобы постараться оправдать миллионы смертей, чтобы вложить какой-то смысл в нынешнее людское существование. Вполне возможно, что всё это зря, оправдание погибшим и не требуется, а смысла у бытия нет вообще, как такового, но…

Но как же иначе? Зачем тогда это «бытие» в принципе? Неспроста же судьба вернула ему сына – значит, есть в этом смысл! Хотя, возможно, просто повезло?…

Майор затоптал окурок и встал, придерживая побаливающую руку.

– Ребята, давайте подумаем, как действовать дальше.

Пётр и Алексей с готовностью посмотрели на него.

Гончаров молчал, погрузившись в раздумья. Хотя здесь и стояла его полуразрушенная квартира, первая собственная квартира, которую сумел заработать майор, это место без Нади перестало быть «домом», а жену не воскресить. Можно, конечно, вернуться в тот кусок Екатеринбурга, где властвует новоявленный гибрид великих вождей, и, пользуясь техническими возможностями, попавшими в руки, уничтожить негодяя.

Отомстить очень хотелось, и, если бы вчера его не ранили, то в порыве азарта боя так бы и поступил, скорее всего. Но сейчас Гончаров прекрасно понимал, что, уничтожая диктатора, пришлось бы перестрелять уйму народа, по большому счёту мало в чём повинного. И можно было израсходовать весь энергетический ресурс их чудесной машины, и цели не достигнуть или достигнуть, но совсем не той. Ведь не станет Сафронова – кто знает, в какой хаос погрузится эта Зона?