Женщины проболтали до полуночи. Примеряли новые наряды, хвастались украшениями и нюхали духи в красивых флаконах. Но главный, по их мнению, вопрос, как бороться с храпом Савелия и постоянно ворочавшимся во сне Гюнтером, утаскивающим на себя одеяло, остался неразрешённым.
На следующие сутки погода не изменилась, зато через три дня, как только распогодилось, мы попробовали сыграть в хоккей, разметив площадку прямо на льду реки без торосов и неровностей. Кататься на коньках не стали, но и без этого важного атрибута игра пошла на ура. Снорри забросил девять шайб. Видимо, опыт, приобретённый в детстве, помог свею со своей командой одержать решительную победу. Правда, и проигравшие не унывали, обещав расквитаться в матче-реванше, но не срослось. После игры, напарившись в бане и усевшись за стол, не успели зачерпнуть кашу из огромного чугунка, как в светлицу забежал Велимир, прервавший трапезу.
– Боярин Рысёнок приехал. Да не один.
Оказалось, что несколько дней назад в Смоленск прибыл гонец от Ярослава, с губительными для княжества известиями. Грамота, зачитанная в режиме полной секретности, гласила следующее: «Отряд смолян в количестве трёх сотен, каждый с запасной лошадью, должен немедленно выступать на соединение с основными силами и двигаться к Кракову». Далее перечислялись предметы амуниции, пункты остановок и ответственные лица. Рысёнок вкратце пересказал мне последующие за приказом события, сообщив, что рать поведёт сам, а в заместителях у него Тороп, от которого проку никакого.
– Войско совершенно не готово к длительному переходу. Провианта нет, оружия нет, какого лешего нам там делать? – в сердцах выпалил боярин.
– В сложной ты оказался ситуации, Рысёнок. Звёзды подсказывают, что Владимеж и Пакослав будут разбиты в середине марта. Вы туда не поспеваете, значит, после Кракова вас бросят под Легницу. Будете совместно с Ордой рыцарей бить, – поведал я.
– Ты хочешь сказать, что Сандомир уже пал? Но как же так? Мы и степняки вместе?
– А что удивительного? В первый раз, что ли?
– Да не в первый, но всё же.
– От меня что надо? Говори, чем смогу – помогу.
– Савелий говорил, что карты у тебя шибко хорошие есть. Да и… – Рысёнок замялся, видно было, что нужно всё, о чём так сокрушался боярин, – Всеволод Мстиславович пообещал целый год мыто с купца твоего не требовать.
– Купец не мой, а родственник Пахома Ильича. В Смоленске он просто торгует, не понравится – уедет в Новгород или Бремен, а то и вообще в Рим. Так что мне от этого налогового счастья ни радостно, ни горько. Что может Всеволод дать ещё? Я так понимаю, казны у князя кот наплакал, значит, серебра не будет.
– Вообще-то, он и тебя в поход может исполчить. Земельки за тобой прилично числится.
– Я не отказываюсь. Хоть и князю вашему не присягал, однако Родине послужить – это долг каждого. Тем более что поход этот сильно Пскову поможет. Сколько я там должен ратников выставить? Вроде семеро, шибко поможет?
– Не шибко. Ладно, князь в долг просит, а леса, что в двадцати верстах на восход от тебя, можешь считать своими.
– Грамота где?
Рысёнок вынул из специального кармашка пергаментный свиток и положил на стол.
– Карты дам, но я бы искал проводников. Оружие с амуницией и провиант для трёх сотен сыщем, завтра присылай обоз.
– Сани уже к вечеру будут в деревеньке Свиртила стоять.
– Договорились. А теперь, Рысёнок, поговорим о тебе. Я не зря про звёзды и Легницу поведал. Не так давно я разговаривал с Ермогеном. Ты знаешь, что он не совсем обычный человек и занимаемая им в настоящий момент должность в церковной иерархии не соответствует и половине того, чего он достоин. Однако вернёмся к теме: тебе известно, что такое дымовая завеса?
– Отец рассказывал. Когда от половцев уходил, их всего два десятка было. Но у них тогда выбора не было. Невесту друга своего он вёз, бабушку Торопа. – Боярин вспомнил свою юность, отца, рискнувшего отправиться в степь, дабы похитить красавицу-дочь одного из половецких ханов, и гордо приподнял голову. – Отец ничего не боялся, но настрого приказал мне никогда не поджигать степь.
– Ты устроишь нечто похожее. Поджигать придётся, но не степь.
– Зачем?
– Затем, чтобы сохранить своё войско и свести потери к минимуму. Кочевники бросят русские дружины под главный удар. Это в их стиле. Так зачем им потакать? Пусть в этой войне гибнут они, а не мы. И ещё, с тобой поедут два человека: сын Василия Щуки Егорка и бывший тороповский холоп Андрейка, который у Свиртила служит. Пристрой их возле себя, у них своё задание будет.
Смоленский обоз загрузился продовольствием под самую завязку. Как ни смешно, но польская свинина была именно из тех мест, куда следовала русская рать. Семь тонн ячки, столько же гороха и пшеничной муки, двадцать четыре тонны овса, более трёхсот мешков сухарей и куча прочих припасов перекочевали из амбаров Свиртила в возки. На первое время, дабы накормить триста ртов, этого должно было хватить. Дружину Рысёнка перевооружили. И если до этого только каждый пятнадцатый имел кольчугу и на всех – три десятка мечей и сабель, то сейчас под рукой боярина оказалось двести пятьдесят тяжеловооружённых всадников и полсотни лёгкой конницы, экипированных если и не на отлично, то наверняка с оценкой «хорошо» с плюсом. Русские шли вперёд, на запад.
Конец второй части
Алексей Борисов
Алтарь Святовита
Глава 1. Самолва
В первых числах июня одна тысяча двести сорок первого года, после длительного и изнурительного пути швабские переселенцы вышли к деревне Изменка. Двадцать семей, с детьми, нехитрым скарбом, уместившимся на двух дюжинах повозок, шестью коровами и умирающим монахом остановились на берегу озера. Впереди, на восход, в полуверсте был отчетливо виден соседний берег.
– Господин, господин Берлихинген, он зовет вас! – прокричал мальчишка лет восьми, подбежав к всаднику на пегом коне.
Некогда серебристо-серый, выгоревший до самого бледного оттенка, покрытый пылью дорожный плащ закрывал наездника с головы до пят. И когда он обернулся на голос, то вокруг него образовалось крохотное, еле видное облачко, а из-под капюшона блеснул шелковый шарф, намотанный на нижнюю часть лица. Не говоря ни слова, он развернул коня и направил его в середину колонны. Возле телеги, к тыльной части которой был приделан метровый шест с закрепленным наверху распятием, всадник остановился, спрыгнул с лошади и склонился над лежащим в возке человеком.
– Здесь, Воинот. Похороните меня здесь, ― прошептал монах уже синеющими узкими губами.
– Держитесь, святой отец, ― попытался подбодрить умирающего старика рыцарь, ― осталось совсем недолго. Два перехода и мы уже дома.
– Я уже дома. Помнишь, как в Палестине, мы с тобой… ― договорить монах не успел.
– Помню, тогда мне не было и двадцати, а ты уже разменял четвертый десяток, и как нес меня двое суток до колодца. Я все помню, Гец.
Рыцарь провел ладонью по лицу умершего друга, закрывая ему глаза, снял свой шарф и перевязал челюсть усопшему.
– Привал! Всем мужчинам копать могилу. Вон на том холме. И проводника ко мне, живо!
Геца накрыли белым полотном, положили в неглубоко вырытую яму и аккуратно присыпали землей. Воинот снял с телеги шест с распятием и воткнул в могильный холмик, после чего шепотом попрощался с другом.
– Ты всю жизнь старался принести людям добро, нес слово Божье, так, как ты его понимал, помогал обездоленным, учил детей и наставлял взрослых, спи спокойно. Я о тебе никогда не забуду.
Возки переселенцев двинулись дальше, к берегу, где их уже ждали предупрежденные проводником паромщики. Одинокая могилка проповедника простоит много лет, земля осядет, шест с распятием упадет, а спустя несколько веков место станет проклятым. Обезумевшие правнуки поставят на захронении из черного мрамора памятник убийцам. В цвет парадных мундиров, которые нелюди надевали после уничтожения ни в чем не повинных людей, напрочь позабыв заповеди Божьи. Те самые, что нес людям швабский монах Гец [47] .