– Подождите, ещё будет! – безапелляционно пообещал нигериец. – Просто здесь люди более горячие, а значит, им требуются и более жёсткие методы управления.

– Да кто же ж это может знать? – негромко молвил Семён Ефимович с таким прононсом, словно он стоял у пивнушки на Дерибасовской.

Гончарову показалось, что доктор Аканде начал заводиться.

– Вот вы хоть и русские, а всё-таки европейцы! – провозгласил президент НРЮП, укоризненно качая головой. – Вы убеждены, что всё понимаете лучше, чем какие-то негры.

– Зря вы так, – укоризненно произнёс Гончаров.

– Ну да, – кивнул, усмехаясь, Альтшуллер, – кто же я, если не русский?

Аканде некоторое время смотрел на него, а потом усмехнулся:

– Я вижу, что вы еврей! Я умею распознавать евреев.

– Они и у вас тут есть? – невольно ахнул Пётр.

– Нет. – Президент выставил перед собой ладони цвета бледного кофе с молоком и помотал головой. – В Нигерии их нет. Во всяком случае, сейчас.

– Само собой, как в том анекдоте… – сказал себе под нос Альтшуллер, но Аканде его услышал.

– В каком ещё анекдоте?

– Могу рассказать, но обижаться не будете?

Президент на секунду задумался:

– Нет, не буду, – совершенно серьёзно ответил он. – Анекдот есть анекдот. Надеюсь, у вас там нет расистских намёков?

– Нет, – со значением сказал Альтшуллер, – намёков там нет. Так же, как и в ваших словах их нет. Ну, так как? Рассказать?

Аканде милостиво кивнул.

– Это даже не анекдот, говорят, что когда-то был вот такой случай, – начал, усмехаясь, Семён Ефимович. – Министр культуры в бывшем СССР спрашивает знаменитого Моисеева, который когда-то организовал знаменитый ансамбль песни и пляски народов мира. Ну, значит, министр говорит: «У вас есть в репертуаре украинские песни и пляски?» – «Конечно, есть», – отвечает Моисеев. «А турецкие песни и пляски?» – «Конечно, есть», – отвечает Моисеев. «А китайские?» – «И китайские есть, что вы, как же ж, чтобы не было китайских?!» – «Хорошо, – говорит министр, – ну а негритянские есть?» – «Негритянских, должен сказать, нету», – отвечает Моисеев. «Это почему же?!» – кричит министр. «Но, товарищ министр, – отвечает Моисеев, – какой же уважающий себя еврей согласится проколоть ноздри?!»

Домашников думал, что Аканде разозлится, но доктор расхохотался так громко, что даже Исмагилов оторвал взгляд от ухабистой лесной дороги и с иронией посмотрел на нигерийца.

Отсмеявшись, Аканде вдруг сказал немного грубовато:

– Слушай, ты меня позабавил, старик. Если тебе надоело странствовать по Зонам, я готов предоставить тебе место шута при моём парламенте. Будешь первым евреем, прижившимся в новой Нигерии.

Альтшуллер чуть улыбнулся:

– Спасибо, но я таки сильно сомневаюсь, что буду тут первым евреем. Да и вряд ли я приживусь.

– Ты что хочешь этим сказать? – нахмурился президент. – Что у нас плохо?

– Да что вы, как же ж можно, чтобы тут у вас было плохо?! У вас тут совершенно замечательно, честное слово. Вон какое море, и пальмы на берегу растут. Но я не могу бросить своего командира и друзей, вы же ж должны понять.

Букар Аканде многозначительно хмыкнул, потом покивал:

– Да-да, конечно, верность командиру – это хорошо. Вообще-то, у нас тут достаточно опасно, надо признаться: иногда происходят боевые действия. Антинародные силы стараются захватывать власть любой ценой.

Гончаров переглянулся с Домашниковым, и Пётр подмигнул.

– Не могли бы вы обрисовать примерную ситуацию? – как бы невзначай поинтересовался майор. – Что у вас происходило с самого начала? Как складывалась тактическая и стратегическая обстановка, так сказать? Чтобы мы представляли, с кем нам вместе с вами придётся бороться.

Президент помрачнел, но потом важно кивнул, словно что-то вспомнил. Он несколько дежурно улыбнулся и пустился в разглагольствования, пространно излагая собственное видение ситуации, сложившейся в Зоне, образованной Барьером на южном побережье Нигерии.

Как показалось россиянам, так называемый президент представлял собой нечто вроде мелкого царька, желавшего стать Наполеоном данной ограниченной местности, но в определённом уровне образованности отказать ему, конечно, было нельзя. Он служил в корпусе нигерийского министерства иностранных дел в Абудже, а в момент Катастрофы оказался с деловым визитом в Порт-Харкорте, главном городе штата Риверс.

В целом, как и следовало ожидать, когда исчезла связь с центральным правительством страны, по всей Зоне быстро разразились межклановые и межплеменные стычки. На этот участок попали столицы трёх штатов Нигерии, поэтому после катаклизма в условиях изоляции от остального мира выжившее руководство каждого из них стало претендовать на управление сразу всей территорией.

Аканде начал принимать активное участие в деятельности местных властей по наведению порядка и восстановлению разрушенного хозяйства, но не сошёлся амбициями с местными лидерами. Уцелевшие руководители штата Риверс видели в нём столичного человека и не позволяли занять то положение, к которому устремился сам доктор, считавший, что в силу многих причин он должен играть более заметную роль. Положение усугублялось ещё и тем, что сам Букар происходил из народности хаyса, а большинство крупных администраторов штата составляли люди народности йорyба.

Разногласия с местным руководством привели к тому, что на второй год после Катастрофы доктор Букар Аканде вынужден был покинуть Порт-Харкорт. Он подался в район городков Опобо и Экет, где у него нашлись кое-какие выжившие дальние родственники и друзья, и именно там организовал собственный отряд. Подобных формирований возникало хоть пруд пруди, но всем не хватало оружия, и многие очень быстро рассеялись, были захвачены в плен или просто уничтожены более сильными группировками.

Доктор Аканде, судя по всему, оказался не самым заурядным организатором, поскольку в конце концов ему удалось сделаться президентом так называемой Независимой Республики Южного Побережья или НРЮП. Эта республика, которая им же и была создана, судя по всему, являлась изначально сборищем людей, захвативших небольшой гарнизон в Экете.

Сейчас, после четырёх лет кровавой междоусобицы и разыгравшихся эпидемий, населения осталось мало – насколько можно было судить, куда меньше в процентном отношении, чем в районе Нового Екатеринбурга. Большинство техники было выведено из строя или просто выработало ресурс из-за плохого технического обслуживания и нехватки запчастей.

Тем не менее боевые действия всё ещё продолжались, хотя и достаточно вяло, большей частью в виде отдельных коротких стычек. Клан полковника Мбадинуи из Порт-Харкорта под скромным и непритязательным названием «Фронт национального спасения» (Аканде произносил сокращение данной фразы на английский манер, как «энэсэф», а его приверженцев по-русски обозвал «энэсэфцами») владел несколькими нефтяными скважинами и имел много оружия, правда, только лёгкого стрелкового. Естественно, нефть привлекала ещё две группировки (кроме «революционеров» самого Аканде), враждовавших с полковником Мбадинуи: подразделения Чёрных Пантер из Уйо и некий «Дивизион свободы» из Умуахиа.

Само собой, следовало понимать так, что из всех местных предводителей только доктор Аканде стремился к истинному миру и благоденствию для многострадального народа Нигерии (или, точнее, того, что от неё здесь осталось), тогда как все остальные местные лидеры якобы погрязли в мракобесии и удовлетворении собственных алчных интересов и похотей.

Аканде так и сказал – не «прихотей», а «похотей». Возможно, дело было в его не слишком совершенном знании русского языка, но Домашников не стал поправлять президента: вполне вероятно, что и похоти тоже удовлетворялись, как же без этого?

Гончарову данная ситуация живо напомнила всё, что происходило после развала Советского Союза в некоторых районах Средней Азии и особенно на Кавказе. Пока сильная рука Москвы держала местных глав кланов и племён в достаточно жёсткой узде, там царило относительное спокойствие. Но как только кнут «большого брата» ослаб, а потом и исчез, так называемые местные «вожди» подняли головы. Под лозунгами свободы, независимости и счастья для народа они готовы были этот самый народ утопить в крови. И что характерно – в первую очередь, в его собственной. А если можно было грабить соседа – то грабили.