Когда колонна русских войск подходила к острову Пийрисар, Кербет уже передал все бумаги князю.

– Гюнтер Штауфен предлагал свою помощь, – сказал брату Александр, – вот и настало время воспользоваться его предложением. Пополним запасы, передохнем, заодно посмотрим, что за силу представляет этот Штауфен, князек Самолвы.

– Бой там дадим? – спросил Андрей.

– Брат, скажи мне, ты веришь в предсказания?

– Да. Хоть церковь и отрицает их, но ведь сбываются же?

– Вот и я верю. К сожалению, все уже предначертано. – Александр положил свою руку на руку брата. – Через два дня, Андрей. Все будет хорошо, верь мне.

К полудню четвертого апреля русские войска вышли к усадьбе Воинота. С едва заметным, почти нулевым уклоном к замерзшей воде, на полсотни метров простирался поросший тростником берег. Со стороны озера было невозможно разобрать, где начинается земля, а где граница ледяной глади. Ветер с берега колыхал стебли, отчего развесистые поникшие метелки покачивались буро-желтоватыми волнами, закрывая собой небольшую поляну перед лесом. Проводник помахал флажком и, дождавшись ответного сигнала, направил своего коня прямо в высокие заросли тростника. На поляне уже ждали. Барон Воинот в окружении двух смердов, восседавших на низкорослых корельских тарпанах, сторожили от лесного зверья волокуши с продовольствием. Соленую и копченую рыбу привезли из Самолвы еще утром. А вот корзины с хлебом – только что.

– Доброго здоровья, дядя Воинот! – поприветствовал барона проводник.

– И тебе не хворать. Все нормально, Павел?

– Как сказать, не взял меня Свиртил с собой. И все из-за византийца этого, – посетовал Павлик. – Как же я рыцарские шпоры получу, если меня в бой не пускают?

– Не скажи. Вот я, например, когда зимой двадцать девятого года был в Яффе, услышал одну историю. Давным-давно, во время Великого похода к Иерусалиму, когда воины воевали за славу и честь, а не за мешок серебра, как сейчас, был у Боэмунда Тарентского отважный племянник. Звали его Танкред. Так вот, в первый месяц лета одна тысяча девяносто седьмого года после захвата Никеи крестоносцы разделились и двинулись в Киликию по двум долинам: Дорилеи и Гаргона. Одну колонну возглавил Готфрид Бульонский, второй командовал Боэмунд. Султан Солиман выждал, пока Боэмунд переправится через речушку Бафус, и атаковал своей конницей норманнов. И если бы не оруженосец Танкреда, два раза доставивший донесения о ходе боя Готфриду, то Великий поход там бы и закончился. После боя Боэмунд снял свои шпоры и наградил ими отличившегося оруженосца.

– А что было дальше? – заинтересовался Павел.

Воинот обратил внимание, что за спиной Павлика стали появляться пробравшиеся через тростник всадники авангарда. Копыта чужих коней коснулись берега и вступили на его землю.

– Хм… в следующий раз расскажу. – Барон нахмурился. – Передай князю, что без верховного ризничего я провиант не отдам. Это распоряжение Гюнтера Штауфена.

Обязанности интенданта, квартирмейстера и казначея в объединенной русской рати исполнял сын Михайло Сытинича, Василий. Пересчитав с помощью помощников сложенное на ржаной соломе продовольствие, с недоумением покрутил в руках накладную и, спрятав ее в сумку, молодой боярин поехал докладывать князю. Рыбы и хлеба было на один день. Овса, сена для лошадок, мяса, круп, соли – не было вовсе. Немного соломы не в счет.

В этот день, только рано утром случилось еще два события. Одно в самой Самолве, а второе в деревне паромщиков. Хоть и разделяли два населенных пункта почти десять верст по прямой, происходящее тем не менее было связано в одно целое.

Рихтер наконец-то посетил Изменку. Прибыв туда с явным опозданием к оговоренному со Строганом сроку, он выяснил, что новгородцы с огромным обозом перешли на ту сторону озера всего два дня назад. Недолго думая, подначиваемый рябым Витьком Рихтер рванул вдогонку. Едва его отряд пересек пролив, как на окраине села Пнева появились беженцы. Эстам хорошо было видно пятеро нагруженных под завязку всяческим барахлом саней, направляющихся в сторону Чудских Заходов. Где на последних, с высокой копной яркого тряпья, поблескивал притягательным желтоватым сиянием, сделанный в Самолве самовар. Сверкающая на солнце латунь тянула наемников, как магнит железо, но памятуя о прошлогодней засаде, Рихтер сдержался.

– Груженые сани мы с легкостью нагоним через версту! Хейки, – Рихтер окликнул своего заместителя. – Пошли кого-нибудь из новеньких вон к тем камням.

Сууркаск покрутился в седле, ткнул пальцем в сторону двух эстов.

– Ты и ты. Обойдите домишки по околице, взберитесь на холм и посмотрите, что к чему. Если что-то заметите, дайте знать.

Наемники в овчинных полушубках и островерхих козьих шапках, сжав в руках короткие копья, резво побежали, обходя деревню с двух сторон. Рихтер, сидя на коне, видел, как оба скрылись за строениями и спустя некоторое время стали взбираться на возвышенность. Постояв там с минуту и проводив взглядами уходившие сани, эсты поспешили обратно. Хейки Сууркаск недовольно покосился на своего командира, бормоча себе под нос:

– На воду стал дуть. Добычу упустил. А надо было схватить, и на кресты, на кресты всех.

Словно услышав бормотание эста, Рихтер громко рявкнул:

– Что встали? А ну-ка пустите тут красного петуха! Сжечь все!

Крыши домов загорелись нехотя, как отсыревшие дрова в камине. Сначала потянулся жидкий сизоватый дымок, в воздухе запахло одновременно гнилью и гарью. Потом дым стал усиливаться и устремился вверх, освобождая пространство для оранжево-желтых языков пламени. Огонь взял свое спустя четверть часа и, смотря на него, Рихтер вспомнил, как приемный папаша частенько говорил ему, что он появился в день, приносящий знаменья. И, судя по тому, что пророчила полная кровавая луна, озарившая небо в ночь его рождения, будущее, должно быть, уготовило ему удачу и всевозможные блага. Он провел кончиками пальцев по гриве коня: неужели предсказанья начинают сбываться? Однако что-то внутри него опасалось грядущих событий, о которых он едва мог догадываться, но от которых на душе становилось тяжело.

Покинув сгоревшую деревню, Рихтер стал анализировать сложившуюся ситуацию. «Скотины у смердов не было. То понятно – новгородцы сожрали. Но почему воевода Строгана не реквизировал лошадок? И вообще, откуда у пневцев лошади? В прошлом году здесь голь перекатная жила, а теперь даже огороды жердями обнесены и все как-то правильно, до противного ровно, под линеечку. Порядок. В деревне Пнево был идеальный порядок, даже на укатанной дороге были отчетливо видны канавы по краям обочин. Это все Гюнтер, собака швабская! Ненавижу! Всех ненавижу!»

Рихтер пустил коня в галоп. Впереди были Чудские Заходы, деревня, в которой его публично унизили. И теперь он вернулся, чтобы свершить свой суд: за лжу ― язык вон, за навет ― глаза. Пятеро приближенных, сумевших раздобыть лошадей, поддержали заданный темп. Остальные побежали на своих двоих, топча начинавший подтаивать апрельский снег. Слава богу, недалеко.

В семь утра из замка Гюнтера в колонне по двое через поднятую решетку ворот стали выезжать облаченные в доспехи всадники. Со стороны мельницы, Изборской, Рыбацкой и Немецкой слобод к ним присоединялись конные воины, и на выезде из Самолвы, перед таверной, отряд почти в пятьдесят человек под протяжный рев рога перешел на рысь. От лязга железа и топота копыт закладывало уши, и было невозможно услышать ровным счетом ничего, кроме звука рога. Свиртил повел полусотню в Изменку. Отданный мной вчера вечером приказ он воспринял с радостью, словно чувствовал, что настал час выполнить последнюю просьбу жмудинских воинов. Он шел мстить.

Литвины завтракали на ходу. Закрытые бутерброды с колбасой уминались прямо в седле, пирогов не было, печи уже второй день подряд пекли хлеб. Следуя неспешной рысью, сторожко, посматривая по сторонам, меркурьевцы приближались к деревне. Чудские Заходы встретили их полным отсутствием дымов над крышами. Гюнтер еще вчера вечером приказал начать эвакуацию населения, и Свиртил должен был проконтролировать выполнение распоряжения. Лопухины, повстречавшиеся им по дороге, наверняка уже на подходе к Самолве, а здесь что-то было не так. Дома пустые – это нормально, но где же жители? Неужели в лесах попрятались, предпочитая надежным укреплениям замка незаметные землянки? Посланный в разведку Славка проскакал метров триста от крайнего дома деревни, остановился, посмотрел в подзорную трубу, круто развернул коня и помчался обратно.