– Пока это только слова. Строган посмеётся и будет прав. Вы спровоцируйте его, пусть выкажет свою гнилую сущность. А если не получится – разорите его, – сказала Любушка, а потом добавила: – Жаль жёнкам пока нельзя городом управлять, я б этого Строгана на чистую воду вмиг бы вывела.
– Это как? – удивлённо спросил Гаврюша.
– Так я вам и сказала. Думайте своей головой.
– В общем, ты определись да ответ завтра дай, – хотел подытожить разговор Сбыслав, – с нами на немца пойдёшь али дома за стенами крепкими сидеть будешь, да про псковские земли подумай.
– Про деревеньку опосля поговорим, с наскока такие дела не делаются. А в Копорье пойду, рассчитывайте на меня, тридцать ратников с обозом выставлю, сын поведёт. – Михайло убрал свою ногу под лавку, дабы жена не смогла достать.
– За сына спрятаться хочешь? – Любушка стала похожа на тигрицу. – Всё, медвежонок, больше ко мне не подходи.
– Э-э-э… я хотел сказать, сын помогать будет людей собирать, а поведу их, конечно, сам. Как же иначе? Правильно я говорю? – вовремя исправился Сытинич, чем заслужил поцелуй в нос.
– Да, да, правильно, – в три голоса подтвердили гости.
Задерживаться далее не имело смысла. Митяй развёз бояр по домам и уже собирался распрягать «Руссобалт», как возле ворот раздался приглушённый свист.
– Кому там не спится? – Возничий подошёл к створкам ворот.
– Митяй, выйди. Поговорить надо, – ответили с улицы.
– Вот ещё, – фыркнул возничий, – делать мне больше нечего, как на ночь глядя ворота открывать.
– Ты подойди ближе, я и так скажу, – ласково ответил незнакомец, – не орать же на весь конец.
– Шёл бы ты своей дорогой… – грозно возразил Митяй, как в этот момент из-за забора перелетел маленький свёрток и шмякнулся в снег, прямо возле полозьев саней.
На возке, по бокам, находились два фонаря, так сказать, габаритные огни. Толстые фитили были установлены в стеклянных футлярах наподобие лампадок и в принципе походили на керосиновые лампы. Света давали немного, но в темноте, в радиусе пяти аршин можно было разглядеть дорогу и окружающую местность не хуже, чем от огня факела. Благодаря этому освещению Митяй и смог разглядеть предмет на снегу.
– Это тебе. Завтра утром буду ждать возле колодца. Держи в руках кошель, я сам подойду.
За забором послышался хруст снега, становившийся с каждой секундой более отдалённым. Незнакомец уходил прочь. Митяй нагнулся, подобрал свёрток и внимательно осмотрел его, не забыв обнюхать. В городе иногда шутили, подбрасывая кошели, предварительно напакостив. Брали пахучую субстанцию жизнедеятельности животных, а иногда и человека, клали её в кошель и оставляли на видном месте, наблюдая за доверчивыми горожанами. Обрадовавшись находке, новгородец запускал руку внутрь, пачкался, после чего осыпал округу проклятиями и старался поскорее ретироваться с места своего позора. Подсматривающие безобразники хихикали и ожидали новую жертву своих развлечений.
«Э-э-э, да тут и впрямь что-то стоящее», – решил про себя возничий. Развязал узелок и вытряхнул содержимое на ладонь. Серебрянных кусочков набралось на пять ногат, почти месячная зарплата шофёра. Поразмыслив, Митяй отправился к Пахому Ильичу. Деньги просто так через забор не кидают, значит, взамен потребуют услугу, а предавать хозяина, недавно устроившего его на работу, Митяю не хотелось. И дело было не в бессеребрянности бывшего псковичанина, Митяй до своего обидного увечья был воином. С тугим луком в руках защищал Изборск от орденцев, а когда при штурме ему раздробили левую руку, то обращаться с любимым оружием он уже не мог. Живым выбрался из той мясорубки – чудом. В Пскове инвалиду рады не были. Немного помыкавшись, бывший стрелок отправился искать лучшей доли к князю в Городище, а услышав, что Пахом собирает людей, знакомых с воинским делом, пришёл к нему. Новгородец помог, и теперь возничий захотел ответить на добро.
Тук, тук! – Митяй постучался в дверь кабинета Ильича.
– Ильюшка, ты? – раздался голос внутри. – Заходь.
– Это я, Митяй. Дело у меня… важное.
Выслушав своего шофёра, Пахом предложил не ходить утром к колодцу. Если Митяй интересен незнакомцу, то наверняка проявит себя ещё как-нибудь. Однако и делать вид, что ничего не произошло, тоже не стоило.
– Ты повесь кошель на пояс таким образом, чтоб виден был. Утром сходишь в лавку, к бронникам. Попросишь, чтоб нашили новую кожу на кольчужные перчатки, а пока делать будут, покрутись там, кошелёк засвети.
– А если подойдёт кто, да интересоваться про кошель будет? – спросил Митяй.
– Думаю, вопрос у них будет один… на кой ляд мы ездили к князю в Городище. Если что, ты краем уха слышал, мол, в поход к Ореховому острову собираемся.
– Добро, Пахом Ильич. Если будут спрашивать, то так и отвечу. Если не про это, то промолчу.
Митяй вышел из кабинета, унося с собой кольчужные перчатки, а Ильич со свечой в руке отправился в опочивальню: «Спросят у тебя, Митяй, как пить дать спросят. И опосля спрашивать станут, вот доживёшь ли ты? Зря кошель поднял». День выдался на редкость сложным.
Пятница самый шумный день в Новгороде – день большого торга. Городские ворота открываются на час раньше положенного, впуская санные поезда окрестных смердов и не успевших въехать в четверг купцов из других городов. На рынке в это время не протолкнуться. Зазывалы расхваливают товар, хватают за руки, стараются подвести именно к своему лотку. Тут же где громким криком, а где щелчками кнутов пытаются проскочить промеж толпы волокуши и разнообразные возки. Где-то завалились корзинки с гусями, а где-то изловили нудачливого воришку и всем миром учат его. Людской гам и ржание лошадей сливались в один клубок звуков, столь приятный новгородскому тысяцкому. Чем больше людей на торгу – тем заметнее поступления в казну. Но в эту пятницу тысяцкий Вратислав предпочёл уединённое и тихое место на Софийской стороне. Сам город делился на две половины: Торговую, и Софийскую. Первая, названная так по размещению здесь общегородского торга вкупе с многочисленными иноземными торговыми дворами, включавшая в себя Славенский и Плотницкий концы, располагалась на правобережье. Вторая, где располагался кафедральный Софийский собор и двор новгородского владыки, соответственно на левобережье. На Софийской стороне находились – Неревский и Загородский концы, а также Людин, называемый иногда Гончарский. Боярин Строган Наездинич попросил о встрече в одном из своих теремов на Неревском конце. Как ни неприятен был боярин, но отказать одному из самых влиятельных политиков города тысяцкий не мог. Должность выборная, и приходится поддерживать хорошие отношения со всеми, кто держит руку на пульсе управления городом.
– Тпрру! Стой, Савраска. – Возничий потянул вожжи на себя. Санки проехали ещё полметра и встали у распахнутых заранее ворот.
– Лука, постой тут, скоро обратно поедем. – Тысяцкий отдал распоряжение, вылез из санок и зашагал по утоптанному снегу внутрь двора, где его ожидал Строган.
Разговор был недолгим. Хлебный олигарх напомнил про щекотливые моменты, когда избирали тысяцкого, мимоходом поинтересовался: давно ли не было пожара в шикарных хоромах чиновника, здорова ли семья и как поживает внебрачный ребёнок, свезённый два года назад на воспитание в Перынь. Услышав это, тысяцкий почувствовал себя неловко, хотелось поскорее покинуть место встречи, забыть Строгана и, вообще, предаться своему любимому занятию – пересчёту личной казны. Но не тут-то было. После многообещающего монолога. Наездинич перешёл к сути своей проблемы.
– Пахом Ильич, чтоб гореть ему синим пламенем, собирается кликать ополчение. Островок свой Ореховый защищать. Так вот, надо сделать так, чтобы ни один новгородец в ополченцы не пошёл.
– Как же так? Всё, что на Неве – Новгороду принадлежит. Сиречь, моя прямая обязанность подсоблять в защите. Не поймут меня.
И тут Вратислав задумался. Если бы Строган хотел просто уничтожить Пахома Ильича, то наверняка нашёл бы более простой путь: убийцу с отравленной стрелой али ещё как. Но Пахом сейчас не один, многие именитые бояре не просто поддерживают его, а значит, проблема не в личности. Знать, делают они что-то, что Наездиничу поперёк горла встало. Не догадался тысяцкий только про то, что интересы собеседника давно уже вышли за простую торговлю продовольствием и он, как паук, создал торговую сеть в княжестве, где хлебные дела были лишь верхушкой айсберга. А почувствовав угрозу, станет защищать свои инвестиции, причём всеми доступными средствами, отчего следующая прозвучавшая фраза вывела Вратислава из себя.